Александр Коц: Ни один кадр не стоит человеческой жизни

15 декабря 1991 года по решению Союза журналистов России был учрежден День памяти журналистов, которые погибли при исполнении своих профессиональных обязанностей. О том, какой вклад в развитие общества вносят репортеры, телеоператоры, корреспонденты, которые ценой своей жизни находили и находят информацию в «горячих точках», рассказал в эфире радио Sputnik военный корреспондент Александр Коц.

«Во время Первой чеченской кампании я был маленький, как любого пацана, меня интересовало, что там происходит: война, танки, автоматы. Мне не нравилось, как велось освещение на наших телеканалах. Тогда журналисты били в спину нашей армии, называя чеченских боевиков повстанцами, сепаратистами, а федеральные войска презрительно называли федералами, которые убивают мирное население. Такое освещение было очень распространено в то время. В 1999 году, когда началась Вторая чеченская кампания, срочно нужен был человек-доброволец. Я военным корреспондентам всегда завидовал: они возвращались небритые, с уставшим взглядом, все провожали их с восхищением. Профессия военного корреспондента казалась мне чем-то романтичным и героическим. Я поехал, понял, что это тяжелый труд, сопряженный с риском для жизни, с бытовыми проблемами, с постоянным поиском тем, с умением сориентироваться на местности в максимально короткий срок, при этом обеспечить проживание, местные источники, переводчика. Это затягивает – адреналиновая наркомания, амбициозные вещи. Журналист должен быть амбициозным. Когда ты находишься в центре мирового события, которое освещают все мировые СМИ, у тебя есть возможность делать это лучше, чем признанные мировые бренды, вроде CNN, BBC, являясь первоисточником. В той же Сирии у меня возможностей больше, чем у CNN, AP, AFP. Военные корреспонденты – некий круг единомышленников, с которыми мы достаточно редко встречаемся в Москве, но часто в «горячих точках».  Мы называем друг друга «похоронный пункт», это братство военных корреспондентов, которые подставят друг другу плечо, невзирая на то, что многие конкуренты. Показательна была работа в блокированном Славянске, в Донбассе, когда рамки конкуренции были стерты. Надо иметь представление о стране, куда едешь. Но зачастую приходится ехать наобум. Когда начиналась война в Ливии, я не имел ни малейшего представления, как туда попасть. Теоретически понимал, что восточная сторона находится в руках повстанцев, там виза не нужна. Визу тогда официальный режим Каддафи российским журналистам не давал. Мы решили работать со стороны повстанцев. Прилетели в Каир, сказали таксисту, что нам нужна машина до границы с Ливией – 7 часов езды. Из опасений встретиться с официальными органами наняли контрабандистов, которые на осликах перевозли через границу. Где-то бывает возможность договориться заранее, подготовить свою командировку. В Сирии легче работать, с 2012 года там есть переводчик, квартира, которую ты снимаешь. Сирия, несмотря на то, что мы так ей помогаем, страшно забюрократизированная страна. У российских журналистов проблем, если ты едешь сам, а не с Минобороны не меньше, чем у иностранных: постоянное общение с разными уровнями власти, чтобы сначала получить гражданскую аккредитацию, потом военную. Ты не всегда понимаешь, где эпицентр событий. Был случай, когда положившись на информацию государственного сирийского телеканала, который сообщил об освобождении города-святыни Маалюля, мы оказались между отступившей сирийской армией и наступавшей террористической организацией Фронт ан-Нусра. Ни один кадр не стоит человеческой жизни. Есть прекрасное чувство – страх, который позволяет избежать многих неприятностей. Главное, чтобы он не перерастал в панику. Боятся все, кроме тех, у кого не все в порядке с мозгами. Не всегда на месте, какой бы ни был опыт, можешь оценить, насколько будет страшно.  Моя самая короткая командировка была в Южной Осетии, она длилась сутки – я приехал туда на такси, а уехал на скорой помощи. Я входил в город вместе с первой российской колонной, въезжал вместе с командующим 58 армией генералом Хрулевым, который также получил ранение. Спустя год я узнал задачу этой колонны – это была колонна смертников, которой надо было отвлечь на себя основной огонь грузинской армии. В тот момент она прямой наводкой долбила по казарме миротворцев, а в подвале сидели более 100 гражданских. Они вышли без потерь. В нашей колонне в течение боя была треть всех потерь за пятидневную войну. За трехчасовой бой погибло 27 человек, ранено около 100 человек, журналисты. Ни до этого, ни после этого не было такого пекла, когда ты своими глазами видишь, как люди убивают друг друга. Бой настолько близкий, я видел силуэт грузина, который стрелял в меня с двух метров. Ты настолько близко видишь войну, что страх уходит, остаются движения на уровне инстинктов с целью выжить. Хотя репортаж получился хороший, красочный. После этого у меня был приступ меланхолии, двое суток я лежал в московском госпитале, не мог включить телевизор, чтобы посмотреть, что там происходит. Мне казалось, что страшно. Это психологическая штука, не совсем здоровая, когда тебе больно от того, что что-то проходит мимо тебя, что-то важное происходит без тебя. Это не только у военкоров, у всех профессиональных журналистов», – рассказал военный корреспондент.

По словам Александра Коца, находять в «горячей точке», рассчитывать можно только на себя.

«Когда ты находишься вместе с пулом Минобороны, который везет в ту или иную точку, ты свою безопасность передаешь в их руки. Я работаю сам по себе. Иногда помогали российские дипломаты. В 2011 году в Ливии нас взяли в плен повстанцы, они не могли помочь. Общий лейтмотив международных организаций, которые призваны помогать, был – раз попали в плен, значит, сами виноваты. Нас спасло, что у нас не сразу забрали спутниковые телефоны, редакция подняла шум. Нас спасли итальянцы. На аэродроме Бенгази оказалась итальянская группа военных советников, среди них был бывший пресс-атташе посольства Италии в Москве. Он нестандартно подошел к просьбе нашего МИДа, начал работать, нас искать. Все зависит от конкретной ситуации, дело случая. Нет общего правила, за что задерживают журналистов. В Ливии мы просто хотели отклониться от привычного журналистского маршрута. В Египте бывает, что тебя носят на руках, и бывает, что полиция задерживает в сутки по пять раз. Там к западным журналистам больше доверия. В Сирии, где есть контроль Дамаска, к российским журналистам относятся с пониманием, уважением. В Ираке гражданские нас не очень любят, а военные пытаются раздавить в объятиях. В Афганистане относятся с уважением даже бывшие враги, сравнивая с американцами. Есть настольная книга военных журналистов испанского автора Артура Перес-Реверто «Территория команчей». Там сказано, что журналист на любой войне рано или поздно из описателя подвига и свершений превращается в опасного ненужного свидетеля. Это правило работает для всех войн, ты превращаешься в источник всех бед. Угрозы, особенно в связи с Украиной – обычное дело. У меня в твиттере есть собственная «кунсткамера»: я добавляю в избранное самые изощренные пожелания смерти, которые желают мне мои подписчики. Их более 100 тысяч, процентов 70 из Украины. Они меня недолюбливают, но внимательно читают. Через 1,5 месяца после признания Крыма российским мы приехали в Киев. Три разные женщины вызвали милицию, СБУ, и милицию и СБУ вместе. Это уровень работы украинской пропаганды. Атмосфера там наэлектризованная. При этом на пресс-конференции нашего президента украинский журналист имеет возможность совершенно в хамской форме задавать вопрос, а наш журналист не имеет возможности легально поехать на Украину. Я не могу поехать туда даже нелегально:  с мая 2014 года  я персона нон грата, а с июня того же года в розыске по статье терроризм. Там практически невозможно работать. Профессиональному журналисту в «горячей точке» помощь со стороны Госдумы, законотворцев не нужна. Другой вопрос, что должны посылать тех людей, которые к этому готовы. Российский журналистский корпус не был готов к войне на Украине. Военкоров можно было пересчитать на пальцах двух рук, люди ехали в первый раз, не понимая, куда они попадают. За три года войны на Украине, за два года войны в Сирии выросло настоящее поколение профессиональных военкоров, которые дадут фору заслуженным журналистам. 2014 год – год тяжелых потерь: Андрей Стенин, Волошин и Корнелюк с ВГТРК, Анатолий Клян с Первого канала. Клян, очень опытный человек, поехал на ночную съемку, не надев бронежилет, пуля попала в живот. Есть вещи, которым невозможно научиться, которые не преподают на журфаке. Надпись «пресса» на Украине мешала, привлекала излишнее внимание. На Украине считалось за доблесть ударить по группе, где есть журналист. На Украине я встречал американских журналистов – в одной из самых пафосных гостиниц, где они сидят, не вылезая. У них принцип работы – есть стрингер, который бегает под пулями. В Сирии тоже не видел их на передовой. В Ираке да, в сопровождении бойцов частных военных компаний на бронированных джипах», – рассказал Александр Коц.