Онколог о детской онкологии: первые, кто должен обратиться к врачу, это родители

Всемирный день борьбы с детским раком отмечают 15 февраля. Дата появилась в 2001 году по инициативе родителей детей, больных раком. По статистике, ежегодно в мире у 200 тысяч детей врачи диагностируют онкологию. Половина из них умирает. Помочь спасти ребенка может ранняя диагностика заболевания – уверены врачи. В эфире радио Sputnik президент Национального общества детских онкологов и гематологов, генеральный директор национального научно-практического центра детской гематологии онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева Александр Румянцев рассказал – какие достижения в области диагностики и лечения рака сегодня есть у российских врачей, и как действовать родителям, узнавшим страшный диагноз ребенка.

«Детская онкология ведет свое начало с 1947 года, когда первый пациент, страдающий лейкемий, белокровием, или острой лейкемией, был излечен педиатром доктором Сиднеем Фарбером в Бостоне, где он работал патологом. Он тогда использовал первое лекарство, которое начали использовать в лечении рака. И вот в течение 30 лет в области детской онкологии в области достигнуты удивительные успехи. Все пациенты в развитых странах стали выздоравливать, и это коснулось от 70%  до 80 % пациентов. Т.е. если раньше, в 90-е годы в России из 10 человек  - 9 погибало, то сегодня в России, так же как и в мире, в развитых странах, из 10 детей, заболевающих раком, выздоравливают 8. Те 2 ребенка, которые не выздоравливают, т.е. около 20%  - это дети, которые требуют пока экспериментальных методов лечения. Трансплантации костного мозга, различных клеточных таргетных технологий, то есть, точечных технологий, когда используется иммунотерапия специально для этих пациентов, других опций, с помощью которых в этой группе пациентов, для которых общие, стандартные методы лечения бывают неэффективными, можно добиться 50% дополнительной выживаемости. Мы реально сегодня в России, в области детской онкологии, можем достичь результатов  9 из 10 заболевших детей».

- Но это в специализированных клиниках, куда надо еще попасть.

«В России 86 центров детской гематологии и онкологии. В каждом субъекте РФ есть центр нашего профиля. В некоторых крупных городах, таких как Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск, и т.д. таких центров несколько. Есть еще 5 федеральных  Центров, где наши пациенты тоже получают лечение. Есть несколько университетских клиник, в которых наши пациенты тоже получают лечение. Во всех этих центрах работают врачи, объединенные в Национальное общество детских гематологов и онкологов, которое разработало, внедрило единый стандартный протокол лечения больных в РФ. Дети, которые лечатся во Владивостоке, Калининграде, так же как и в Москве, лечатся по единообразным протоколам лечения, потому что за этим стоит экономика. Это очень важная вещь, потому, что основная часть проблем, связана с дорогим лекарственным лечением наших пациентов и обеспечением пациентов лекарствами.К сожалению, и у нас, и за рубежом 10% наших пациентов может погибнуть,  и мы не можем им помочь. Их лечение носит экспериментальный характер. Врачи, которые работают в субъектах Федерации, связаны с нами в режиме он-лайн. У нас есть все условия для того, чтобы проконтролировать пациента, начиная с морфологического диагноза, который устанавливается патологом, и материал может быть переправлен к нам в Центр, а также с руководителями 15-ти кооперированных исследовательских групп, которые в Центре есть. И все пациенты, которые нуждаются в тех или иных опциях, обсуждаются с нашими специалистами».

- Как действовать родителям, которые вдруг узнали о таком страшном диагнозе?

«Родители обращаются по месту жительства в свой центр, где сертифицированные специалисты, которые работают в нашей области, окажут им помощь. Если у них есть нужда в консультации, они входят в интернет, находят Национальное общество детских онкологов и гематологов, у которого есть постоянная линия, или находят Национальный центр имени Димы Рогачева, обращаются  туда он-лайн и получают соответствующие рекомендации».

 - Первое, что происходит, дети попадают в обычную районную или областную больницу.

«Это ошибка. Ошибка медийных органов, которые дают информацию. Никаких районных больниц! Только областные, краевые и республиканские больницы, где находятся отделения нашего профиля. Наш профиль – это не вопрос улицы и не вопрос поликлиники, это не вопрос  участковых и городских больниц. Это централизованная служба, которая находится в регионе. Только так. Там находятся сертифицированные специалисты. Их в России в общей сложности 900 человек. Все они подготовлены  в рамках единых образовательных стандартов, которые мы ведем в течение 25 лет. И все они входят в состав кооперированных исследований в области детского рака. Если есть какая-то проблема у родителей, если есть непонимание с местными врачами, пожалуйста, есть 2 адреса, в которые они могут обратиться, и мы им поможем».

- Какие сейчас главные проблемы, стоящие перед вами?  Позднее диагностирование, или, все-таки, дорогостоящее лечение?

«Оба вопроса не связаны с профессиональной работой. Первоевсегда  - диагностика рака, диагностика поздняя, потому что количество опухолевых клеток превышает десять в девятой степени клеток, и это всегда поздно. Поэтому профессионально врач должен быть готов, к тому, что пациент, у которого установлен диагноз рака сегодня, немедленно направить в специализированную службу, где он должен получить адекватное лечение. Второе,  врач никакого отношения к финансам не имеет. Для нас финансы не существуют.  Это проблема государства, которое в рамках Конституции обеспечивает детей бесплатным лечением, что мы и стараемся делать. Самые лучшие препараты, которые есть, включая импортные, должным быть достоянием наших детей, потому что мы ориентированы на выздоровление, а не на улучшение качества жизни или не временный эффект. Мы должны сделать все, чтобы ребенок выздоровел. Более того, мы уже три года назад организовали службу, которая называется «Служба реабилитация детей», выздоровевших от рака. И она работает. Две с половиной тысячи детей, каждый год уже 3 года подряд в Подмосковье, в санатории «Русское поле» проводят реабилитацию. Этот санаторий был передан нам и стал структурным подразделением нашего Центра. Из 84-х территорий люди туда приезжают для того, чтобы получить установки по восстановлению здоровья детей, перенесших рак. В этом году первого апреля мы открываем первое в мире отделение детей первого года жизни, выздоровевших от рака. Это вообще уникальная вещь. Ребенок с врожденной опухолью, которая, на данный момент, диагностируется с помощью ультразвука, через специализированные роддома поступает к нам, получает очень интенсивное, оперативное, хирургическое лечение, трансплантацию костного мозга, химиотерапию, лучевую терапию, естественно, такое ребенок не может быть выпущен на улицу. Он должен пройти реабилитационную программу, и мы это делаем. Профессор Варфоломеева специальную программу ведет в области опухолей раннего возраста жизни. Раньше такие пациенты все погибали, а сегодня больше 60% выздоравливают. Цифры приближаются к тем детям, которые старше года. У нас существуют специальные протоколы для детей первого года жизни в области самых частых опухолей, которыми накрыта страна. Поэтому, если мы и предъявляем какие-то претензии к нашим  специалистам, то предъявляем только в одном – не надо замыкаться в собственных пенатах. Нужно обязательно посоветоваться с коллегам, потому, что это очень важно для наших пациентов».

- А как проходят разработки новых препаратов?

«Начну с изречения Антона Павловича Чехова: «нет национальной науки, как и национальной таблицы умножения». Второе, мы потребители. Мы не разрабатываем. Мы являемся идеологами, которые в рамках новых диагностических возможностей, которые на сегодня есть, мы можем рекомендовать подобрать определенные препараты, потому что терапия онкологических больных медленно  становится персонифицированной. У каждого человека есть свой рак, своя проблема. И  эта проблема может быть решена, так называемыми, таргентыми, точечными лекарствами, которые позволяют воздействовать на причину заболевания. Это  - история последних 15-ти лет. До этого терапия онкологических больных носила эмпирический характер, т.е. касалась удаления опухоли в надежде, что опухолевые клетки не циркулируют, а они, оказалось, циркулируют. Нет опухоли, которые являются только локальными. Как правило, опухолевые клетки циркулируют с периферической кровью, они и в лимфе, они способны вызывать отдаленные метастазы, поэтому лечение должно быть системным. Это правило номер один. Второе,лучевая терапия, которая может быть не просто не специфической, общей,  лучи бьют все ткани, но может быть точечной.  Когда в опухолевую клетку может быть введен определенный радионуклид, какое-то вещество лекарственное, и при воздействии лучей только эти клетки могут погибнуть. Но, самая главная линия связана с лекарствами. Разработка новых лекарств – это очень сложная дорогостоящая технология. И только сейчас появились наши российские фирмы-производители новых лекарств, которые должны пройти немедленную оценку и могут стать вровень с лекарствами мирового уровня, потому что за рубежом нет американских, французских, английских и всяких других лекарств. Это фармацевтические корпорации, которые позволяют себе содержать  научные центры и научных разработчиков, они носят интернациональных характер. Национальных продуктов и национальных лекарств уже нет. И если лекарство это имеет общемировое значение, оно становится доступным, в том числе  и для российских пациентов».

- А как часто болезнь возвращается?

«Раньше мы не представляли, что большая группа пациентов, которая накапливается, должна быть изучена. Раньше ребенок, который выписался из любого стационара,  ушел, и он ушел. И дальше он  попадает в руки педиатров, и ведется этими педиатрами, как будто он уже выздоровел. А там есть две составляющих, которые требуют специального внимания. И только сейчас на это обратили внимание, потомучто не было системного анализа. Речь идет о том, что лечение, которое получили такие дети, оказывает влияние на их здоровье. И если ребенок получил тяжелую химиотерапию, лучевую терапию, оперативное вмешательство с удалением каких то органов, то он, де-факто, является инвалидом. И он требует специального наблюдения. Можем ли мы скорректировать его  состояние здоровья?  Можем, потому что основная часть наших пациентов, которые получили лечение, они могут полностью восстановиться и стать полноценными членами нашего общества. Но должна быть сделана технология. Мы ее делаем. У части пациентов может возникать вторичная опухоль. Это опухоль может возникать вследствие того, что ребенок получал тяжелую терапию, и эта терапия могла вызвать мутацию определенных клеток, которые в дальнейшем, спустя очень многие годы, может дать развитие опухоли. Потому в мире сейчас обсуждается проблема – должен ли такой ребенок, которые перенес рак, наблюдаться всю жизнь, для того, чтобы ответить на вопрос -  что с ним случилась в конце жизни? Может ли он прожить полноценную жизнь, сравнимую с продолжительностью жизни в той или иной стране? Это вопросы, которые остаются без ответа. Особенностью нашего дела является то, что мы можем оценить результат спустя очень много лет. Это отличает нас от врачей тех практик, где можно получить непосредственный результат. Вот когда нейрохирурги удаляли опухоли головного мозга у детей и потом выписывали, имея в виду, что они вылечили ребенка, но когда мы проанализировали результат, оказалось, что все погибали. Пришлось вместе с нашими выдающимися нейрохирургами много лет назад создавать специальную службу нейроонкологии, в рамках которой хирург, который оперирует ребенка, должен обязательно передать этого ребенка врачу-гематологу, онкологу, который должен его вести. И уже этот врач определят тактику лучевого лечения и химиотерапии. Это сейчас позволило нам при самом частом заболевании – опухоли головного мозга -  достичь примерно семидесятипроцентной выживаемости. Но это только при таком комбинированном, комплексном лечении. Мы запретили «левшам подковывать блоху». Нам не нужны врачи-индивидуалисты, которые способны лечить. Миф о докторе Айболите существует, но нам хотелось бы, что это было технологичным лечением. Чтобы каждый среднего уровня и средней подготовки врач, не выдающийся, но вооруженный технологией, в которой прописано все, начиная от того, как ребенок был болен и до того, как ребенок здоров и уходит в жизнь, чтобы вся технология была прописана. И ее жестко надо выполнять. Все остальное является отсебятиной». Мы все время проводим борьбу с, так называемым,  национальным продуктом, в виде «отсебятины». И мы следим за развитием самых лучших лечебных тактик, которые мы должны использовать для наших детей».

-Что с диспансеризацией для детей?

«У детей на 100 тысяч заболевает 15 человек. Это 150 человек на миллион детей. В Москве  1 миллион 800 тысяч детей. Провести скрининг 1 миллиона 800 тысяч – невозможно.  Хотя у детей проводится т.н. диспансеризация, профилактический осмотр». К сожалению, опухолевые заболевания не имеют своей конкретной картины. Как правило, у детей бывают некие симптомы, на которые родители должны обращать внимание. К ним относится непонятная усталость ребенка, нарушенная мышечная активность, нарушения в восприятии материала в школе, появление неясной температуры, увеличение лимфатических узлов, которое может присутствовать. Появление на коже синяков или мелких точечных кровоизлияний, появление восковидной бледности, которая у детей может быть. Такие мелкие симптомы важны для контроля. Поэтому первые, кто должен обратиться к врачу,  – это родители. И врач принимает решение. Нужны очень простые исследования, чтобы заподозрить ту или иную патологию. Даже если она требует исследований,  с помощью рентгена, компьютерного томографа, МРТ,  сейчас это все абсолютно доступно. И после того, как есть какое-то подозрение на процесс, ребенок должен быть направлен в специализированное учреждение: областную, республиканскую больницу, или в Федеральный Центр, работающий с этими заболеваниями. Специалист «на улице» не может сегодня вести пациента с онкологическим заболеваниями, настолько сложна технология их «ведения». Это и использование комплекса восьми и более препаратов, определенные режимы их введения. Это и центральный катетер ребенку, потому что мы не можем его лишний раз колоть. Катетер стоит у ребенка постоянно первые 6 месяцев, и через  него вводим лекарства, чтобы у ребенка не возникли другие осложнения. То есть надо пройти три этапа: родители, участковый врач-педиатр, которому обратились родители, и отправка пациента в руки специалиста гематолога-онколога. Мы стараемся этот путь максимально организационно сократить», - рассказал в эфире радио Sputnik врач.